От подошвы до самой вершины
Заключенный в тюрьме водяной,
Из груди старика-океана
Подымался утес вековой.

Под холодной зеленой волною
Было холодно, мрачно, темно,
В вышине шли за бурями бури,
Заколдованным сном спало дно.

Весь опутанный липкою тиной
Он, как скованный витязь, стоял,
И дрожал от бессильного гнева,
И рыдать был готов – и молчал.

Видел он сквозь летучие волны,
Утомленный раскатами бурь,
Лучезарного солнца сиянье,
Безмятежного неба лазурь;

Видел темной ночною порою
В небе тысячи точек-светил,
И проклял он тюрьму океана,
И небесный простор полюбил.

С ним хотел он по-братски обняться,
И порфирою звездной сиять,
И лазурой небес любоваться,
И ногами оковы топтать…

Но напрасно… Все так же угрюмо
Океан его крепко держал,
Уходили века за веками,
И утес тосковал-тосковал…

Вдруг случилось нежданное чудо:
Силой скрытого в недрах огня
С шумом он приподнялся над бездной
И увидел сияние дня.

Вот оно, это ясное небо,
Беспредельный простор голубой,
Вот оно, это жаркое солнце,
Что горит над его головой.

Вон, внизу, колыхаясь и пенясь,
Еле виден сквозь сизый туман
Обнимает подошву, не темя
Его старый пестун-океан.

Горделиво утес усмехнулся –
Но зарделась на небе заря,
Полог солнечный вдруг развернулся
В блеске пурпура и янтаря.

И исчезло дневное светило;
Ночь бесшумно, но властно взошла
И невидимым факелом всюду
Величавые звезды зажгла.

И могучий утес изумился:
Вот он, новый сияющий мир!
Он хотел себе только порфиру, —
Хватит звезд на мильоны порфир!

Но они точно так же далёко
Как казалось из бездны… Творец!
Сколько их и зачем они светят?
Где начало их, где их конец?

Холодны, безучастны, спокойны,
Точно в небе застывший вопрос…
И великую, вечную тайну
Вдруг почувствовал серый утес;

И, испуганно вздрогнув, от страха
Горделивый утес поседел
И на небо и ясные звезды
Больше он никогда не глядел;

Из опущенных глаз его книзу
Вечно слезы бессилья текли,
И считали их просто ручьями
Люди, слабые дети Земли.

Автор: С.Сергеев-Ценский

---

Ночевала тучка золотая
На груди утеса-великана;
Утром в путь она умчалась рано,
По лазури весело играя;

Но остался влажный след в морщине
Старого утеса. Одиноко
Он стоит, задумался глубоко,
И тихонько плачет он в пустыне.

Михаил Лермонтов