«Всюду жизнь» Николая Ярошенко
Суетится стая голубей у крошек,
И другие птицы подлетают к ним.
Люди смотрят на пернатых из окошек,
Видя то, что недоступно им самим.
Видно: недоступна людям тем свобода.
За решеткой можно лишь о ней мечтать.
Арестанты это, люди из народа,
Кто свободу может очень долго ждать.
А судьба у них весьма обыкновенна:
Жил себе, да за решётку угодил.
Их поступки осуждались непомерно.
В чем причина их — никто и не спросил.
Вот они сидят в вагоне арестантском,
Преодолевая очень дальний путь.
Поезд встал на безымянном полустанке:
Можно и к окну открытому прильнуть.
Мужичок с бородкой, видимо, крестьянин,
С чубом и усами, кажется, казак,
В черном женщина, с печальными глазами,
С маленьким ребёнком на её руках
И служивый в шапке — разом все взглянули,
Чрез окно раскрытое, на белый свет.
Грудью воздуха прохладного вдохнули,
Крошки хлеба бросив птицам на обед.
Сколько счастья в этих выстраданных лицах,
Обращенных к стае сизых голубей.
Словно вера в их свободу — в этих птицах…
А свободен — лишь на крыше воробей.
Ханин Борис
*****
«Старый еврей» Николая Ярошенко
О чем ты думаешь, еврей?
О трудной участи своей?
О том, что испытал народ,
Перенеся страданья, гнёт?
Что он Иисуса миру дал
И на Голгофе «пьедестал»
Был предоставлен на кресте,
Чтоб все забыли о Христе?
А тот, назло врагам, воскрес
И к людям он cошел с небес,
Вселяя в души мир, любовь,
Предотвращая муки, кровь.
И мир его «благодарил» —
Антисемитов породил,
Кто ненавидит тот народ,
Который и умен, и горд,
Талантлив и трудолюбив.
Жиды — у них один мотив.
Прикрыты веками глаза.
Что было много лет назад,
Он помнит, будто бы вчера.
Въезд запрещен был в города
Жидам. Оседлости был ценз.
К погромам бурный интерес
Проявлен «черной сотней» был.
Еврей всё это не забыл.
В глазах его сквозит печаль,
И взор его направлен вдаль,
Куда — то в прошлое, в давно,
Его касаясь одного.
Увенчан кипою старик.
Он жизни мудрости постиг.
Одет по вере он в талАс.
Обёрнут будет в смертный час
В него еврея прах земной.
Засыпан будет так землей.
Горбатый нос, поджатый рот,
Иссохли руки от работ,
Что на груди его лежат,
Слегка от старости дрожат.
А борода его седа,
Как и под кипой голова.
Он плохо помнит прошлый день
И в нем людскую дребедень.
Но четко помнит лишь о том,
Что всё же свидится с Христом…
Ханин Борис